Иван Головня - Заклятие Лусии де Реаль (сборник)
– Священник в соборе говорил, что привидений не бывает.
– Если нет привидений, значит, у нас «галюники» начались.
– Или «белочки»?
– Одно из двух: «галюники» или «белочки».
– А если то и другое вместе?
– А разве так бывает?
– В наше время всё бывает!
– В таком случае дела наши – табак! Надо немедленно бросать пить.
– Правильно, нужно бросать! И сейчас же!
– А может, хлобыстнем напоследок ещё по стакану? Надо же как-то отметить такое событие. Не каждый ведь день, бросаем пить.
– Хорошее предложение! И, главное, своевременное. В честь такого события не грех и опрокинуть.
– В таком случае двинули. У меня ещё доллар имеется. Жена на покупку масла дала.
Приятели отпускают фонарный столб и в обнимку, пошатываясь и спотыкаясь на каждом шагу, направляются к ближайшему бару.
* * *А в это время Джек Дудко, с красным от натуги лицом, истекающий потом, в чёрном костюме и с гробом на спине, появляется в тихом Мачтовом переулке, в котором преобладают трёхквартирные двухэтажные дома старинной постройки. В одном из таких домов под номером «10» жил до позавчерашнего дня и он.
На улице ни живой души. И только куривший в открытом окне первого этажа десятого дома костлявый мужчина в чёрной майке, увидев соседа, бодро восклицает:
– Привет, стари…
Но тут же его будто бьют по голове обухом: он осекается на полуслове, глаза становятся круглыми, а лицо враз деревенеет. И всё это – в течение какого-то мгновения. В следующее мгновение он испуганно крестится, с грохотом закрывает окно и задёргивает его шторой.
Дудко, глаза которого заливает потом, не замечает ни соседа, ни его внезапного исчезновения. Он прислоняет свой гроб к стене, шумно, по-лошадиному отдувается, вытирает белым платочком, предусмотрительно вложенным его женой Мартой в нагрудный карман, шею и пышущее жаром лицо и спешит в дом. Увидев в дверях покойного мужа, Марта, с грустным выражением на лице размышлявшая о том, как-то она будет жить теперь одна, вскрикивает и как подкошенная падает без чувств на пол. Джек Дудко приносит из кухни большую кастрюлю холодной воды и, не особо церемонясь, выливает её всю на жену. А когда та открывает со стоном глаза, с места в карьер приступает к допросу:
– Так кто это умудрился закопать меня живьём? Твоя работа? А ну-ка, признавайся!
Жена, мелко крестясь и не спуская с мужа расширившихся от страха глаз, отползает на безопасное расстояние.
– Побойся Бога!.. Что ты такое говоришь? – лепечет она непослушным языком. – Врач осматривал тебя. Вон справка на столе лежит. Сам можешь убедиться. Как это я могла похоронить тебя без врача? Кто бы мне разрешил? Скажешь такое! Ты же больше суток не подавал признаков жизни. Наглотался, наверное, снотворного…
– Ладно, потом разберёмся… Вставай! Сколько можно лежать в этой луже? – смягчается Дудко. – А с врачом я ещё поговорю. Я ему покажу справку!
– Так это ты… или не ты? – продолжая дрожать от страха, заплетающимся языком спрашивает Марта. – То есть это ты настоящий или… твоя… твой…
– Самый что ни на есть настоящий! Не видишь, что ли? Откопали меня… Откопали, – сердито бубнит Дудко и, не давая жене выразить свою радость по поводу такого счастливого поворота событий, снова напускается на неё: – Ты лучше скажи, сколько истратила на похороны?
– Триста двадцать долларов… – помня о скупости мужа, несмело отвечает Марта.
– Триста два-адцать долла-аров! – ужасается Джек Дудко. – Допалась до денег и рада стараться!
– Хотелось, чтобы всё было как у людей…
– Хотелось, хотелось, – передразнивает жену Дудко. – Вот если бы ты их заработала своим горбом, тогда наверняка не разбрасывалась бы так… Ты гни всю жизнь спину, старайся, складывай цент до цента, а она… на ветер их! А гроб дешёвенький купила. Чтобы поскорее сгнил… А с ним – и я.
– Почему дешёвый? – с неожиданной смелостью восстаёт против такой напраслины Марта. – Тридцать долларов выложила!
– Тридцать долларов, говоришь? – недоверчиво переспрашивает Джек Дудко. – Ты это серьёзно? Постой, постой… И где же ты его покупала? В «Последней обители»? У Шорта? Я так и подумал… Так, значит, это Шорт, этот жадный лицемерный прохвост, всучил тебе сосновый гроб по цене дубового? Я всегда догадывался, что он жулик! Впрочем, тут и догадываться нечего – это на его жидовской роже написано. Сейчас я разберусь с этим проходимцем.
– Брось, Джек! Бог с ним, с этим Шортом и его гробом. Хорошо, что ты живым остался. Радоваться надо, – пытается образумить мужа Марта.
– Ну-у нет! – всё больше распаляется Дудко. – Я этого так не оставлю! Я покажу этому негодяю, как обманывать несмышлёную женщину!
* * *Мастерская по изготовлению гробов «Последняя обитель» занимает довольно просторное помещение. Тем не менее свободное место найти в ней непросто. Повсюду станки и верстаки, штабеля досок и заготовок, кучи стружки и опилок. У одной из стен выстроились, будто солдаты на параде, прислонённые к стене гробы-образцы – дешёвые, дорогие и очень дорогие, – на любой вкус и на любые деньги.
По всему видно, что в «Последней обители» недостатка в клиентах не ощущается, и мастерская процветает. Об этом можно судить и по довольному выражению лица её хозяина Бена Шорта – худосочного мужчины средних лет с пышной чёрной копной волос на голове и круглыми навыкате глазами на розовом, как у ребёнка, лице. Джек Дудко находит Шорта в мастерской, когда тот осматривает партию новеньких гробов, обитых дорогими тканями.
– Здорово, дружище! – далеко не дружественным тоном приветствует его гость.
– Мое-е почте-ение-е… – не веря своим глазам, озадаченно тянет хозяин. – Что-то не пойму я: ты вроде как умер, жена гроб вчера покупала… и вдруг ты здесь…
– Я действительно умер, да вот… как видишь, воскрес.
– Как это – воскрес? В могиле… или раньше?
– Разумеется, в могиле, – отвечает Дудко и, выдержав паузу, многозначительно вопрошает: – А ты знаешь, отчего я воскрес?
В голосе Дудко чувствуется плохо скрытая угроза, но Шорт, который ещё при появлении мясника в мастерской догадался, что могло привести его сюда, прикидывается простачком и делает вид, что ничего этого не замечает.
– Не-ет, – отрицательно мотает он своими кудряшками.
– Я ожил потому, что мне очень захотелось узнать, как это ты, негодяй… – повысив голос, с расстановкой произносит Дудко.
